Гомель

Князь Патрикий, равно как сыновья его Иван и Александр, были православные и, по-видимому, не нарушали местных обычаев и порядков. Александр Патрикиевич не ладил с новым русско-литовским великим князем Витовтом и в 1406 году, в войну его с Московским великим князем Василием Димитриевичем обнаружил враждебные замыслы, за что и лишился удела.

После этого Гомель либо управлялся через наместников, либо принадлежал к Стародубью, где 25 лет княжил брат Витовта Сигизмунд Кейстутович, или, что еще правдоподобнее, был отнесен к возродившемуся с 1419 г. черниговскому княжеству, православный князь которого Свитригайло, пользовался общею любовью русских. Во всяком случае, в 1430 году он уже значится среди русских городов, упоминаемых в акте об избрании Свитригайла на великокняжеский престол в Вильне^(см.).

В 1446 году Гомель дается Казимиром I Ягеллончиком на житье и кормленье бежавшему от преследований Шемяки, боровскому удельному князю Василию Ярославичу. Но Василий Ярославич недолго пробыл на новом княжении и, став шурином Василия II Темного, вернулся через несколько лет в Москву^(см.).

В 1452 году перетерпевший много превратностей бывший великий князь престарелый Свитригайло опять получает Гомель от великого князя Казимира I, но на этот раз на правах подчиненного владетеля.

Из этого периода известно только, что им было пожаловано своему ближнему боярину Андрею Саковичу несколько сел в гомельской волости, а именно существующая и поныне Даниловичи, Дуровичи и Волосовичи^(см.).

По смерти Свитригайла Гомелем владеет бежавший из своего удела Можайский князь Иван Андреевич, и нет сомнения, что с ним были занесены те новые веяния из Московской Руси, которые в последствии так долго сказывались на судьбах Гомеля. Из деяний его сохранилось только указание на то, что он захватил по смерти Свитригайлова сподвижника Андрея Саковича его села и передал их своим сыновьям Андрею и Семену.

Последний из них по смерти отца наследовал Гомель и сел в нем княжить (около 1483 г.)^(см.).

При князе Семене Ивановиче Гомель представлялся типичным удельным городком конца 15 века, живописно ютившимся над обрывистым берегом Сожа и, как оазис, выделявшимся среди редко заселенного края. На более или менее отдаленных расстояниям находились тяпнувшиеся к нему села: Уваровичи, Телешовичи, Тереничи, Кошелев Лес, Морозовичи, Липиничи, Полешаны и др. Жители гомельской волости уже не называли себя радимичами, а просто русскими, так как небольшие племенные различия к тому времени сгладились. Городок раскидывался на пространстве раз в 10 меньшем, чем теперь и, как цепью, охватывался двумя сближавшимися оврагами - Гомеюком, по которому протекал ручей, и оврагом, где ныне устроен спуск к пристаням; на этом пространстве помещались избы, овины, сады, огороды. Средоточием городской жизни была площадка у самого обрыва, отделявшаяся от остального города небольшой ложбинкой, в последствии углубленной и обращенной в ров; здесь за земляным укреплением, называвшимся по местному замок (то же, что у великороссов кремль), укрывались в тяжелые годины горожане и окрестные сельчане; тут же помещалась церковь во имя святителя Николая Чудотворца и дворы: княжий, боярские и именитейших горожан.

Гомеляне занимались хлебопашеством, пчеловодством охотой на пушного зверя; бобровые гоны шли по обоим берегам Сожа, начинаясь почти под самым замком. Торговые сношения велись более всего со Стародубом, Новгородом-Северским, Чечерском и Киевом, куда сбывались лодки.

Правитель гомельский князь Семен Иванович оставил по себе много разнохарактерных воспоминаний.

Строго наблюдая за сбором пошлины с провозившихся через его владения товаров, он начал брать большую пошлину с московских купцов, за что великий князь Иван III и жаловался на него в Вильну (а въ Гомье напередъ того имали по 2 гроша съ воза съ вьюка; нынеча князь Семенъ княжъ Ивановъ сынъ Можайскаго прибавилъ тридцатое...). Были жалобы и на грабежи. Шли, например, из заморья московские торговые люди Тишка Коврижкин, да Гридя Лукин с товарищами и, прийдя в Гомель, уплатили все пошлины и мыты, а князю Семену поднесли в подарок камку бурскую. Но князь подарка не взял, а велел своим слугам Ондрею Олександрову сыну Чертову да Василию Тферитину с товарищами пограбить их; и отняли у купцов товару на 60 с лишком рублей, сумму по тому времени очень значительную (1488 г.)^(см.).

При всем этом, князь Семен был очень благочестив и много жертвовал на храмы. К гомельской церкви св. Николая Чуд. он записал на вечные времена земли Севастьявовщину и Богдановщину с пашнями, бортными деревьями и всеми крестьянами, жившими в тех пустошах. Священникам давалось княжескими грамотами право судить крестьян по жалобам и тяжбам, не касавшимся городских жителей, а гомельские воеводы не смели присылать сюда приставов для вызова в суд (децкихъ на кликовщину, окроме городского дела). Эти права Никольской церкви долго уважались и в последствии были даже подтверждаемы Сигизмундом-Августом (1568 г. 24 января) и Стефаном Баторием (в марте 1584 г.)^(см.).

Летом 1496 года князь Семен ездил в Вильну и получил подтверждение своих прав на Гомель (и Стародуб), да сверх того пожалован был Черниговом. Но в этот раз он уже успел заметить, что влияние русской партии в Вильне слабело, и что великий князь Александр явно благоволил иноземцам и особенно полякам, ища у них поддержки для своего избрания на польский престол^(см.).

В марте 1499 года князь выхлопотал себе вторую грамоту, точнее определявшую его права владения волостью и собирания даней. В ней уже говорилось, что князь, княгиня, их дети и будущие потомки вольны продать и отдать и заменить свою волость и к своему ужиточному обернути, как найлепей разумеючи. Словом, Гомель давался в наследственную собственность семейству можайских князей.

Но, даруя такие права, великий князь Александр принуждал своего вассала к принятию католической религии и, по-видимому, так настойчиво и грозно, что воспитанный в православии и преданный ему князь Семен Иванович предпочел обратиться к своему давнему преследователю Московскому великому князю Ивану III, прося защиты. В Москве ему обещали покровительство и сохранение за ним его прав^(см.).

Тогда князь Семен Иванович отпал от Литвы и с Гомелем и прочими волостями присоединился к Московскому государству.

Это било ранней весной 1500 года.

Начало 16 столетия с его отпадением и присоединением было для Гомеля злополучным предвестием последующей его трехсотлетней истории, когда он не раз бывал яблоком раздора между Московским и Литовско-Польским государствами. Его пограничное положение на рубеже между враждовавшими странами обещало постоянные кровавые столкновения, что вскоре и не замедлило обнаружиться. Отпраздновав свое избрание на королевский польский престол, великий князь Александр прислал к великому князю Ивану Васильевичу посольство, через которое между прочим заявлял неудовольствие: "Почто еси князя Можайскаго съ нашими отчинами, городы и волостьми къ себе еси въ службу принялъ". Иван III возражал: "Князья pyccкie и иные многiе люди не хотятъ отступитися отъ греческаго закона (т.е. православия) и того ради къ нам прiехали с нашою вотчиною".

Так как было заключено перемирие и великие князья породнились между собой, то князь Семен остался в покое и до самой смерти правил своими волостями под покровительством московских государей.

Пограничные грабежи повторялись ежегодно и с его стороны и с Литовской.

То король Сигизмунд жалуется Василию III, что из Гомеля люди князя Семена врываются в области Литовские до Свислочи и Бобруйска и вчиняют шкоду (убыток) большую, то наоборот. С той и с другой стороны грабят скот и имущество, людей частью режут, частью отводят в плен.

Литовцы несколько раз пытались отнять Гомель у русских; но не имели успеха и отступали; в 1511 г. князь Семен удачно захватываете речицкие села: Засовье, Чоботовичи, Калкчевичи, Бацуни, Чорное, Гирево, Заспу, Левошевичи и Борки. В грамоте о перемирии на 5 лет, данной королем Сигизмундом 18 февраля 1523 г., говорилось: "мне великому господарю не зачепляти города Гомья съ волостями", и все-таки через два года оказывается, что литовские люди приказчики (но нашему: чиновники) из Пропойска и из Речицы, не единова приходя, в гомельской волости людей наших иных до смерти побили, а иных головами свели к себе с женами и с детьми, а животы (скот) их многие пограбили... В 1529 и 1532 нападения па гомельскую волость опять возобновляются^(см.).

Московское правительство укрепляло Гомель и держало в нем гарнизон, но когда в княжение малолетнего Ивана IV литовцы неожиданно подступили к Гомелю, то сидевший в нем наместник князь Димитрий Димитриевнч Щепин-Оболенский был застигнуть врасплох. Литовское ополчение придвинулось к границе прежде, нежели царские воеводы подоспели на помощь гомелянам.

Во главе войска, состоявшего из литовцев, поляков, союзников-татар и иностранных мастеров, взятых для изготовления подкопов, пришли гетман литовский князь Юрий Николаевич Радзивилл, киевский воевода, державца Свисловский пан Андрей Якубович Немировский и гетман Ян Тарновский. Их сопровождали изменник князь Семен Бельский и пышная ватага княжат, понять, дворян, рыцарства, бояр и шляхты; находившийся при войске виленский бискуп князь Иоганн сообщал участникам похода религиозное воодушевление: "Мы приказали им, - писал Сигизмунд, - взяв Бога на помощь, добывать замков наших отчизных... и если бы Бог милый да помог нам достать прежде всего замок Гомей или хоть огнем его спалить". Королю, видимо, очень хотелось приобрести утраченную область с ея моцным и обороною способным Гомеем. Пропойским и чечерским властям было заранее приказано выслать к Гомелю 20 человек с тем, чтобы, по взятии его, тотчас срубить новый замок, прежде чем подойдет московская рать^(см.).

В последних числах июня или в начале июля литовское ополчение тучей надвинулось на Гомель и обложило его со всех сторон. Горожане бежали в замок и вооружились кто чем мог. Но наместник князь Димитрий Щепин-Оболенский, обозрев со стены тысячи неприятелей и сравнив их с кучкой своих соратников, сильно оробел: были с ним тутошние люди - немногие гомъяне, а прибылые люди в город не поспели, объясняет летописец^(см.).

Литовская артиллерия действовала так удачно, что каждый выстрел наносил осажденным страшный урон, хотя сами литовцы, если верить Радзивиллу, не потеряли ни одного человека. Гомеляне были объяты ужасом. Правда, в погребах имелось много кулей и достаточно пороху, так что можно было бы соорудить укрепления и продолжать оборону; тем не менее, для прекращения бесполезного кровопролития, на совете решили сдаться, выговорив себе неприкосновенность.

Тогда Оболенский вышел с боярами из замка и сдал его князю Радзивиллу. Его отпустили с миром в Москву (где он и был закован в цепи)... а затем некоторые бояре и люди учинили присягу королю Сигизмунду.

Гомель был во власти литовцев, но князь Радзивилл и поляки удерживали их вне стен, в лагере, опасаясь, что они разграбят его; счастливый покоритель уже прочил его своему сыну Николаю и, отправляя коморника Садовского к королю с известием о взятии Гомеля, одновременно писал своему приятелю Гаштольду, прося повлиять на короля в его пользу.

Сигизмунд, находившийся тогда в Радуни был очень растроган, лишь только Гаштольд прочел в многолюдном собрании Радзивиллову грамоту и подробное описание осады; король, королева и королевич, по словам одного очевидца, выслушали это известие, как милость Божью (слышачи тую ласку Божескую вельми тому вдячни суть); по словам же Гаштольда, король от волнения и радости чуть не заплакал, а свита и дворяне и в самом деле расплакались от радости. Король благодарил Радзивилла и обещал помнить его услугу, но относительно пожалования его сыну заметил, что по возвращении в Литву не откажет в просьбе (22 июля)^(см.).